Последняя воля Нобеля - Страница 55

— Бернард Торелл, — сказала Эбба, и Анника кивнула. Да, это его имя.

— Очень молодой, — сказала она, — и очень умный.

— И очень неприятный, — добавила Эбба. Не знаю почему, но я ему не доверяю. Ты брала у него интервью на пресс-конференции?

Анника невесело рассмеялась.

— Последние полгода я вообще ни у кого не беру интервью. Меня, так сказать, заморозили — отправили в бессрочный оплачиваемый отпуск. Завтра у меня встреча с главным редактором. Надеюсь, он вызволит меня из ссылки.

Эбба тряхнула головой и задумчиво посмотрела на собеседницу.

— Ты не хочешь бросить работу? — спросила она.

— Не знаю, — ответила Анника, с преувеличенным вниманием разглядывая свои руки. — Мне тоже досталось довольно много денег, так что я могла бы и не работать — во всяком случае, какое-то время, но я не знаю…

— Подумай хорошенько, — посоветовала Эбба, — прежде чем принять отступные. Очень трудно смириться со своей невостребованностью.

«Да, — подумала Анника, — это я хорошо знаю по собственному опыту».

— Было бы неплохо заняться пока чем-то другим, — сказала она вслух. — Может быть, поучиться, начать собственный бизнес или стать независимым журналистом.

— Это всегда хорошо — иметь выбор, — согласилась Эбба. — Где ты работаешь?

«Пора выкладывать карты на стол, — подумала Анника. — Либо я ей понравлюсь, либо нет».

— Я работаю в «Квельспрессен», — ответила она. — Занимаюсь преступлениями и наказаниями. Иногда позволяю себе отвлекаться на знаменитостей, на политические скандалы и проявления насилия. Последней работой было освещение нобелевского банкета, но он, как ты знаешь, прошел не вполне обычно.

— Так вот откуда я тебя знаю, — сказала Эбба. — Я всегда читаю вечерние газеты, я на них выросла. Мама любила таблоиды, ей нравилось, что они не выказывают уважения к авторитетам. Она воспитывалась на газете «Правда», но перестала ее читать в двадцать лет.

— Как ей это удалось? — спросила Анника.

— Она перешла финскую границу в Карелии. Пограничники стреляли в нее, но промахнулись. Мама была уверена, что они специально стреляли мимо, — она всегда хорошо думала о людях… Тебе нравится твоя работа?

— Иногда, — искренне ответила Анника.

— Тебе никогда не хотелось писать о мире науки? — спросила Эбба. — О самих исследованиях, конечно, но с тщательным описанием учреждений, их открытий и методов.

— Как это возможно? — Анника ощутила неподдельный интерес.

— Некоторые люди готовы на все, лишь бы опередить других, — сказала Эбба, помрачнев. — Они шпионят за коллегами, воруют их результаты, публикуют их открытия, выдавая за свои. В некоторых учреждениях доходит до того, что люди запирают все свои ящики, прячут бумаги в сейф и блокируют компьютеры, выходя из кабинета на несколько минут.

— Это поразительно, — удивилась Анника.

— Ничего удивительного здесь нет, — возразила Эбба. — Слишком высоки ставки. Возьмем, например, зимний проект. Он стоит семьсот пятьдесят миллионов крон, и в СМИ об этом нет ни слова.

— Мне показалось, что по сравнению с другими затратами на науку в этой сумме нет ничего экстраординарного.

— Это верно, — согласилась Эбба, — и именно об этом я и говорю. Ты найдешь массу сюжетов, если внимательно присмотришься к научному истеблишменту.

— Неплохая идея, — сказала Анника, посмотрев на часы. — Я подумаю об этом.

— Если будет нужна помощь, обращайся. — Эбба встала с дивана. — Сегодня вечером мне надо быть в лаборатории. Если хочешь, можешь иногда приезжать. Посмотришь, что там делается.

Анника взяла со стола кружку и встала.

— С удовольствием приеду, — сказала она. — Спасибо за кофе.

Они вышли на кухню, огромную старомодную кухню с гигантскими посудными полками на стенах и с большим столом посередине.

— О, дай-ка ее сюда.

Эбба взяла у Анники кружку и пошла к посудомоечной машине. Не дойдя до нее, она остановилась и повернулась к Аннике.

— Постой, — сказала она, — если ты была на нобелевском банкете, то, значит, видела, что там случилось?

Анника потерла ладонью лоб.

— Каролина фон Беринг, умирая, смотрела мне в глаза, — сказала она. — С тех пор это снится мне несколько раз в неделю. И уже начинает надоедать.

Эбба отвернулась и поставила кружки в машину.

Андерс Шюман, стоя у стеклянной стены, оглядел помещение новостной редакции.

Этот скромный новый кабинет нравился ему гораздо больше прежнего помпезного кабинета с окном на русское посольство. Новое помещение было лучше во всех отношениях: близость к работающим сотрудникам, постоянный поток приходящих и уходящих людей, свет компьютеров в темноте. Теперь он видел реальность без прикрас, видел нечто коммерчески жизнеспособное.

Единственное, чего ему не хватало, — это русского часового у ворот посольства.

Но старик должен радоваться — хочет он того или нет, — подумал главный редактор, глядя, как по редакции вышагивает председатель совета директоров Герман Веннергрен.

— Ну, что-то тесновато, — сказал Веннергрен, когда Шюман открыл ему дверь своего аквариума.

Шюман не понял, что имел в виду Веннергрен — его кабинет, всю редакцию или собственный едва сходившийся на нем пиджак.

— Наверное, нам лучше присесть в кафетерии, — предложил Андерс Шюман. — У меня здесь нет для тебя даже стула. Но позволь, я повешу плащ на плечики…